Сергей Мазаев: «Ветер перемен»

Порой случается так, что достойные казалось бы вещи не находят надлежащего признания в свое время и затем годами, а то и десятилетиями, дожидаются лучшего момента. Многие из них так и растворяются в пространстве, теряя шанс на возвращение, но есть и такие, которым выпадает возможность напомнить о себе.

Нечто подобное произошло с музыкальными композициями в стиле арт-рок большого сольного проекта Антона Гарсии, основателя и лидера группы SHAH, записанными в начале 90-х годов. Уникальный творческий проект собрал тогда под своим крылом настоящий цвет российской рок-сцены, но в итоге оказался не выпущенным.

Эта работа, отмеченная участием и индивидуальным почерком многих музыкантов знаменитого Центра Стаса Намина, только лишь сейчас — спустя тридцать лет! — готовится к изданию. Одним из исполнителей, внесших в запись свой персональный стилистический окрас, был участник легендарных коллективов АВТОГРАФ и МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС Сергей Мазаев. исполнивший импровизацию на саксофоне.

В преддверии выпуска памятного альбома Anton Garcia “Hopeless Time”, Сергей Мазаев согласился на эксклюзивное интервью для читателей BassBoomBang. — В нем он рассказывает о вдохновенных временах студии SNC, затрагивает свой ранний творческий путь, говорит о периоде становления коллектива МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС, участии в записи музыки Антона Гарсии, и дает особое объяснение, почему же российская рок-музыка после мощного взлета в конце 80-х пошла дальше непростым извилистым путем.

— Сергей, расскажите, что собой представлял Центр Стаса Намина периода конца 80-х - начала 90-х годов?

— Центр Стаса Намина в то время был уникальным по общности творческим местом — гигантская площадка! За первые годы существования SNC практически все музыкальные коллективы, существовавшие в Москве — на подпольных репетиционных базах в подвалах или в различных ДК, — так или иначе, но там отметились: кто-то записывался на студии, кто-то принимал участие в концертах в Зеленом театре, кто-то просто приезжал в гости. Даже многие группы из других городов потом перебрались сюда — из Питера, Казани...

Стас Намин собрал в тот момент под своим крылом весь цвет нашего узыкального мира. Была очень насыщенная творческая жизнь — днем музыканты приезжали в Парк Горького на запись, а вечером на сцене Зеленого театра обязательно проходил какой-то концерт.

В то время это была просто одна общая большая тусовка творческих людей, поскольку как такового музыкального бизнеса еще не существовало. — У нас ведь не было подобного опыта — в СССР заниматься бизнесом было невозможно, так как существовала жесткая государственная монополия. К тому же мы все были патриотически воспитаны, а торговля в нашей стране считалась занятием в какой-то степени полупостыдным: торговля — это основа капитализма, и на ней в нашей стране стояло клеймо чужаков. У нас мог быть только пролетариат, и больше никому на планете Земле места не находилось, [смеется] Этим, собственно, и объясняется жесткость всей той системы и «железного занавеса», которые когда-то были. Но давайте лучше вернемся к музыке.

— Расскажите про музыкальные коллективы, базировавшиеся в то время на SNC. Были ли среди них такие, которые импонировали лично вам?

— В центре у Стаса Намина было много самых разноплановых групп, между собой, казалось бы, никак не связанных. Ну что, на первый взгляд, может быть общего, например, у коллективов ШАХ и МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС? Однако мы все тогда были вместе и в большей или меньшей степени между собой общались. Я помню, на SNC были команды НОЧНОЙ ПРОСПЕКТ, НЮАНС, ШАХ, КОРРОЗИЯ МЕТАЛЛА, БРИГАДА С...

Очень хорошая мягкая интеллигентная группа МЕГАПОЛИС. Но вот кто, на мой взгляд, действительно в тот момент был номер один по музыке, так это НИКОЛАЙ КОПЕРНИК — они были очень крутые, сильно выделялись!

Мы с МОРАЛЬНЫМ КОДЕКСОМ в эту тусовку влились где-то в феврале 1990 года. — Собрались осенью 1989-го, еще без названия, а в 1990-м у нас уже появились первые записанные фонограммы, мы сняли видеоклип на песню «Я тебя люблю» и стали называться группой МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС.

— Насколько легко вам было стать в этой новой группе полноправным вокалистом-фронтменом?

— Ну как вам сказать... Я, так или иначе, им был. До этого работал с АВТОГРАФОМ, участвовал в двух их пластинках — «Каменный край» и на американском альбоме “Tear Down The Border” — некоторые вещи в АВТОГРАФЕ я пел. Еще раньше, в период 1983-1985 годов, играл в группе ЗДРАВСТВУЙ, ПЕСНЯ! Там я тоже был одним из фронтменов. Интересный был коллектив, кстати.

Нам тогда досталось филармоническое название, как штатное расписание этого ВИА, — мы искали профессиональную работу, и подвернулся такой вариант от Краснодарской филармонии. Хотя, конечно, не совсем легко было под этим названием, поскольку по стилю у нас была все-таки другая группа. Так вот, в ЗДРАВСТВУЙ, ПЕСНЯ! было два вокалиста — Олег Кацура, у которого был тенор, пел лирику, а я исполнял рок-н-роллы и хрипел всякие жесткие песни, — в общем, орал и играл на саксофоне. [смеется]

До этого я работал по ресторанам в Москве — еще задолго до того, как это стало модным. Так что никаких проблем.

— Если вкратце, как происходил процесс становления группы МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС?

— Достаточно легко и свободно. Поначалу наша основная репетиционная база с группой МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС была в ДК «Каучук» на Плющихе. И свой первый альбом мы начали писать рядом с ней, в Московском дворце молодежи — в весьма неплохой студии, в которой перед этим мы с АВТОГРАФОМ записали альбом «Каменный край».

В работе с АВТОГРАФОМ нам помогал хороший звукорежиссер Игорь Замараев, но он к тому моменту уехал жить в Норвегию, и мы с МОРАЛЬНЫМ КОДЕКСОМ попробовали работать с другим человеком. Записали пятнадцать черновых болванок, но как-то звук нас не совсем устроил.

Тогда мы переехали в Парк Горького к Стасу Намину, где нам сразу очень понравилось — уютно, комфортно — и уже на SNC мы сделали свою первую полноценную пластинку под названием «Сотрясение мозга». Играли в тот период музыкальную смесь в духе INXS и Брайана Ферри (Bryan Ferry).

Из первых студийных сессий МДМ сохранилась лишь одна запись, собственно, та, на которую был сделан наш первый клип, — песня «Я тебя люблю». Все остальные треки были записаны уже звукорежиссерами Сергеем Соловьевым и Олегом Сальховым на студии SNC.

— Скажите, помните ли вы музыку коллектива SHAH? Если да, поделитесь своими воспоминаниями и впечатлениями.

— Конечно, помню. С Антоном Гарсией мы достаточно часто пересекались, потому что ШАХ на тот момент являлись представителями Центра Стаса Намина. Мы-то с МОРАЛЬНЫМ КОДЕКСОМ были просто свободные художники — сами платили за студию, чтобы записать там пластинку, — а вот у ШАХА на SNC было собственное репетиционное помещение, которое Намин предоставил им в пользование. ШАХ были настоящими монстрами, считались очень авторитетной группой в плане стилистки своей музыки — того, как играли и как выглядели на сцене. Помню, что это было очень круто, они мощно и профессионально рубили «тяжеляк»! — Такой, достаточно угарный, специфический музон. Дома у меня есть их пластинка “Beware”, надо бы переслушать.

Антон Гарсия сам по себе тоже был очень интересной личностью, настоящим лидером, который четко знал, чего он хочет. Помню, у него тогда были совершенно безумные длинные волосы — пышная густая черная шевелюра. Когда он с гитарой наперевес в дыму и свете софитов стоял на сцене, это было что-то! В этом смысле с ним мог конкурировать, по-моему, только Роман Лебедев, «Костыль» из КОРРОЗИИ МЕТАЛЛА, у которого были длинные прямые белые волосы до пояса — на сцене это смотрелось потрясающе. Но Рома был очень высокий, а Антон наоборот, невысокого роста, поэтому гитара в его руках казалась несоизмеримо большой: он, гитара, гигантские волосы... Выглядел Антон Гарсия, конечно, как настоящая суперзвезда мирового уровня! Я серьезно.

Помню, что в тот период в ШАХЕ на бас-гитаре играл Толя Крупнов, а на барабанах Андрей Сазонов. Ребята все по возрасту были несколько моложе, чем мы, но у нас были хорошие дружеские отношения — такие, знаете, очень легкие. Иногда мы выпивали вместе на студии, иногда вместе баловались всем тем, чем баловались тогда в таком возрасте молодые люди. [смеется] Но главное, конечно же, — играли и записывали пластинки. Это было очень увлекательно!

— В 1990 году Антон Гарсия на время отошел от «тяжелой» музыки и при участии Павла Титовца из группы НЮАНС начал записывать песни для своего сольного альбома в стиле арт-рок. Вы исполнили саксофонное соло в одной из этих композиций. Насколько реально сейчас вспомнить момент той записи?

— Какие-то обрывки воспоминаний проясняются в памяти, хотя за столько лет «рок-н-ролла» мозг, конечно, очень сильно покалечен. [смеется] Помню, что мы все варились на этой студии, каждый день практически там были. Однажды я зашел и что-то Антону сходу на саксофоне сыграл. Сейчас, спустя почти тридцать лет, я послушал эту песню, и мне кажется, что хорошо было бы играть свою импровизацию до конца композиции. Но в целом получилось неплохо. А вот сама песня немного напомнила мне поздний АВТОГРАФ. Интересное совпадение.

Что еще сказать? — Каждый день на SNC у нас был праздник. Летом мы выходили на крышу студии. Зимой располагались внутри — там есть огромный зрительный зал, мы в нем сидели, курили, пили пиво, болтали. Плюс, еще начало 90-х — это, знаете, был такой озон, когда во всем чувствовался ветер перемен. Когда патриотическую песню Глинки сделали нашим гимном, подняли триколор... Помню, я подумал, что сейчас будет запущен своеобразный Нюрнбергский процесс по поводу многих вещей, которые происходили в нашей стране раньше. Но этого, как мы знаем, не случилось, и все исчезло в прошлом... Но в то время это состояние — ощущение какого-то взлета и свободы — вот оно было. Причем постоянно, по нарастающей!

— Далеко не у всех людей подобные воспоминания о «лихих 90-х». Многие вспоминают криминал и хаос.

— Поскольку мы — музыканты — не участвовали во всех тех разборках, для нас многое прошло стороной. Мы бандитов-то тогда знали просто как обычных людей — у них же на лице не написано, что они бандиты. Они приходили к нам на концерты, общались с нами, точно так же, как и остальные люди.

Сказать откровенно, для нас в целом 90-е годы не были никакими бандитскими — по большому счету, это все такая молва вокруг. Я, например, никогда не видел разборок. Вот в 80-е помню, они были, а в 90-е — нет. На моих глазах в 90-е не было. На моих глазах в 90-е не было, чтобы кто-то с кем-то разбирался за что-то.

Хотя, безусловно, передел в стране происходил серьезный. И что касается хаоса, то в нашей музыкальной части он присутствовал сполна, бизнес-сфера просто отсутствовала, — никто не мог заниматься этим серьезно и стабильно. У Стаса Намина, конечно, были очень крутые идеи, но, как мне кажется, ему просто не хватало достойных партнеров, которые бы эти его идеи финансировали. Тем не менее, на SNC что-то постоянно записывалось, выпускались альбомы — было движение.

— Арт-роковые треки Антона Гарсии, о которых мы с вами говорили, не так давно были найдены, отреставрированы и сейчас будут изданы в виде ретроспективного CD “Hopeless Time” как дань уважения тем творческим временам. Последний вопрос. Как вы думаете, почему российская музыка на вершине своего подъема, излома 80—90-х вдруг резко свернула в сторону?

— Очень приятно, во-первых, что такие памятные вещи издаются. Хотя, конечно же, у нас это по-прежнему не бизнес — качественно сделанную музыку практически никто не покупает. Как и раньше, когда процветало пиратство. На самом деле мой лейбл «Мазай коммуникейшенс», который я создал для поддержки творчества музыкантов МОРАЛЬНОГО КОДЕКСА, тоже выпускает пластинки, причем выпуск альбомов на виниле мы возродили одними из первых в нашей стране — просто для того, чтобы они были, чтобы их можно было потрогать, посмотреть, с красивым буклетом, качественным оформлением. Для себя, друзей и поклонников. Это же часть нашей истории и культуры страны.

Собственно, это и является частичным ответом на ваш вопрос — музыканты у нас практически не получают адекватной отдачи за свою работу. Происходит подобное по одной простой причине — в стране до сих пор нет продуманной государственной политики по поддержке национальной музыкальной индустрии. Да, есть авторский копирайт. Но фактически, ни сами песни, ни созданные на их основе фонограммы ничего не стоят. Потому что песня — это такая особая вещь, которая, даже если она придумана в голове или написана на бумаге, то ее фактически нет. — Для того чтобы она по-настоящему появилась, ее должен кто-то воплотить, какой-то коллектив — музыканты, рекорд-компания. А это очень большая, кропотливая и весьма дорогостоящая работа.

Но даже когда песня записана, музыку нельзя пощупать руками, такова особенность этого искусства, и вот в этом вся основная сложность, потому что у нас в правовом пространстве никак не определена роль творческой личности с обеспечением гарантий сохранности результатов интеллектуального труда. Поэтому сейчас львиная доля денег за работу, сделанную музыкантами, присваивается вещателями теле-радиокомпаний, интернет-провайдерами, всевозможными, зачастую не национальными цифровыми витринами, где эта музыка размещена. Они диктуют правила игры, принуждая музыкантов принимать их условия. И это, конечно же, огромная несправедливость.

На Западе, например, защита творческих лиц, является основой вообще всего шоу- бизнеса. Поэтому когда в нашей стране произойдет переосмысление в данной сфере, тогда и у нас появится материальная и правовая основа для адекватного шоу-бизнеса. — Все эти музыкальные треки обретут свою реальную цену — станут в определенном смысле финансовым эквивалентом, которым можно оперировать. Но сейчас этого не происходит, а если происходит, то очень мутно.

Грубо говоря, нет тех ста процентов, от которых люди отписывают свои доли. У нас все просто между собой о чем-то как-то договариваются — как это было много десятков лет назад. А люди, как известно, ищут наиболее дешевые способы — так устроен человек. Поэтому когда-то, после всплеска качественной музыки в нашей стране, творчество и производство пошли по пути сознательного занижения планки.

Это и является причиной того, почему музыкальная составляющая однажды так сильно и резко просела. Ведь для того, чтобы производить тот самый «настоящий рок-н-ролл», который, например, был и есть на Западе и которым занимаюсь непосредственно я и мои коллеги, — то все это просто очень дорого. Да, группа МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС пока еще жива — за счет концертной деятельности мы как-то покрываем свои расходы. Плюс, к счастью, есть друзья, которые нам помогают по жизни, понимая всю ту несправедливость нынешнего правового пространства по отношению к музыкантам — пространства, в котором нас, по сути, нет вообще.

Пока что музыканты, которые здесь создают настоящий и достойный живой продукт, теряют на этом порой гигантские деньги. Тем не менее, в целом, я вижу, как улучшается сейчас качество производства, как музыканты начинают зарабатывать живыми звуками, как появляются хорошие идеи, и слушатели постепенно начинают отличать, где настоящее, а где фальшивка. Хочется надеяться, что перемены к лучшему вскоре произойдут!

— Что ж, Сергей, спасибо вам за интересное мнение и за это столь живое интервью.

— Спасибо вам, что интересуетесь этой темой.

Сергей ХЛЕБНИКОВ

2019
специально для BassBoomBang
при содействии Мазай коммуникейшенс